Повинуясь необъяснимому импульсу, я с силой надавил на него. Плита сдвинулась вбок, открыв узкий проход. Держа оружие наготове, я спустился вниз. Первое, что выхватил из темноты луч фонаря, — фигура человека, подвешенная на вывернутых руках к балке под потолком. Пошарив по стенам, я обнаружил кнопку выключателя. Яркая лампа залила светом подвал, здорово напоминающий камеру пыток в доме Ивана Гермогеновича. Только палаческих орудий здесь было гораздо больше. В дальнем углу громоздился массивный шкаф черного дерева. Первым делом я перерезал веревки и бережно опустил несчастного мученика на пол. Им оказался парнишка лет тринадцати-четырнадцати со следами изощренных пыток на обнаженном теле. Пощупав пульс и не обнаружив его, я решил, что парень мертв. Внутри все кипело от ненависти.
«Как вы красноречивы, господа колдуны, экстрасенсы, „народные целители“, когда при попустительстве придурков с телевидения важно болтаете с экранов о своем мнимом человеколюбии, о „мракобесии“ Православной церкви! Показать бы зрителям хоть раз этого несчастного мальчика, страданиями которого Андрей Гермогенович ублажал демонов! Знаю, такое невозможно, у вас везде свои люди, но ничего — еще не вечер!»
Между тем черный шкаф непреодолимо тянул к себе. Интересно, какие ужасы хранит он? Хотя разве может быть что-нибудь страшнее уже увиденного? Оказалось — может! Раскрыв створки, я окаменел. Ноги подкосились. Волосы стали дыбом. На полках аккуратно выстроились в ряд стеклянные сосуды. Каждый содержал заспиртованную голову ребенка!
Перед глазами заклубился туман, стены закачались. Время остановилось. Послышавшийся за спиной слабый стон вывел меня из состояния транса. Я медленно обернулся. Снятый с дыбы мальчик был жив! Подхватив его на руки, я как ошпаренный выскочил из мерзкого подвала… Свежий ночной воздух прояснил голову. Я огляделся. Гроза прошла стороной. Луна снова выплыла из-за облаков, осветив спящую деревню своими белесыми лучами. Николай с ружьем на изготовку добросовестно охранял подступы к дому.
— Господи! — вскричал он, заметив мою страшную ношу. — Ведь это Коля Степашин, который пропал три дня назад!
— Зови народ, какого ни на есть врача! Ему необходима медицинская помощь! — прохрипел я, слегка заикаясь.
Люди сбежались на удивление быстро. Врача в деревне не оказалось, и мальчика срочно отвезли на машине в райцентр, где находилась ближайшая поликлиника. Держась за сердце, я прислонился к забору. Народ вокруг удивленно перешептывался. Мы с Николаем наскоро придумали для них версию: будто, засидевшись допоздна в саду, услышали доносящиеся из дома детские крики, вошли туда и обнаружили Колю, висящего на дыбе. Толпа грозно зароптала.
— Это еще цветочки, — криво усмехнулся я, — спуститесь в подвал… там… в шкафу… не такое увидите!
— Проводи! — попросил кто-то.
— Нет! — решительно отказался я. — Сами дорогу найдете! С меня одного раза достаточно!
— Ребята, да у него вся голова седая! — удивленно и испуганно воскликнул чей-то голос.
— По какому случаю сборище? — рявкнул начальственный бас. — По какому праву вскрыли дом?!
Шевеля густыми усами и раздвигая пузом народ, к месту происшествия важно шествовал местный представитель правоохранительных органов с погонами лейтенанта.
— А это кто такой? — маленькие заплывшие глазки подозрительно уставились на меня.
— Мой друг, приехал в гости из Москвы, — спокойно объяснил Николай.
Некоторое время мент размышлял, к чему бы еще придраться, но, не найдя подходящего повода, досадливо крякнул:
— Незаконное проникновение в чужое жилище карается по статье…
— Слушай, лейтенант! Перестань дурака валять! — не выдержал я. Зайди в дом, загляни в подвал! Тогда увидишь, какие вещи творятся у тебя под самым носом, и поймешь, почему собрался народ!
Некоторое время он осмысливал услышанное.
— Хорошо, — изрек наконец лейтенант. — Двое понятых со мной! Остальные оставайтесь на своих местах!
Произнеся эту речь, он машинально сунул руку в кобуру, обнаружил там вместо табельного оружия засохший бутерброд, зачем-то понюхал его, матерно выругался и первым вошел в распахнутую дверь.
Некоторое время все было спокойно. Люди тихо переговаривались, то и дело бросая на меня любопытные взгляды. Николай держался поблизости, с ужасом глядя на мои седые волосы.
— А-а-а-а-а-а-а-а! — внезапно донесся из глубины дома страшный человеческий вопль. Толпа разом вздрогнула, отшатнувшись назад. На пороге появился лейтенант, шатаясь, будто пьяный. В первый момент я его не узнал: он весь съежился, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух, лицо сделалось белее мела, усы обвисли, в глазах горело безумие.
— Ирочка, доченька, вот и встретились наконец! — лепетал он дрожащими губами. В руках лейтенант держал стеклянный сосуд, внутри которого плавала в спирту белокурая головка пятилетней девочки.
— Это его дочка, что исчезла четыре года назад! — закричали наперебой люди. Лейтенант между тем сел на землю, прижав к груди банку и непрестанно повторяя:
— Ирочка, доченька!
Похоже, бедняга сошел с ума. Яростный рев разгневанной толпы потряс окрестности. Отталкивая друг друга, люди ломанулись в дом.
— Не ходи туда, — удержал я за рукав двинувшегося вслед за другими Николая. — Не надо!
Спустя полчаса все головы убитых детей были вынесены во двор. В лунном свете они представляли собой жуткое зрелище. Мужики возмущенно ругались, женщины плакали, некоторые, узнав своих детей, бились в истерике. Одна старушка скончалась на месте от разрыва сердца, намертво прижав к груди банку с останками любимой внучки. Только лейтенант не кричал, не плакал, не ругался, по-прежнему бормоча мертвым голосом: «Ирочка! Доченька!»